Этим летом мне пришлось особенно много поездить по украинской глуши.
Мы снимали серию фильмов, объединенных в цикл «Следами пращуров». На
машине по магистральным трассам, а потом в сторону от главных дорог -
туда, где еще сто лет назад все кипело жизнью и атаманщиной. Лихие
батьки, резавшие комиссаров, ушли в небытие, не оставив потомства.
Умерли помещики - и дикие, как у Салтыкова-Щедрина, и цивилизованные,
унеся на тот свет пафос шевченковской поэзии. Развалились колхозы,
райкомы, фермы, сахарные заводы. Заржавели рельсы железных дорог.
Разрослись леса. Волки бегают по полям. Лоси выходят здороваться вместо
людей. Еще немного, и это будет сплошной заповедный парк - украинская
Кения. Не удивлюсь, если скоро восстановятся летописные туры и даже
мамонты. Кто знает, каким путем пойдет эволюция, подстегнутая победившим
украинским национализмом?
Последняя наша поездка была на Винничину - в городок Вороновица, где
находилось до революции имение капитана Можайского - того самого,
изобретателя первого в России самолета. В Вороновице уцелел польский
дворец Грохольских.
Можайские купили его в 1865 году после очередного польского
восстания, когда полякам запретили иметь в этих местах латифундии. И
управляли до 1918 года. Дворец - фантастически красивый! Я просто не мог
поверить, что такое чудо еще уцелело на Украине.
Строил его архитектор-итальянец в конце XVIII века. И был он не
просто «колхозным подворьем» с клубом, а настоящим панским гнездом -
анфилады комнат, два бальных зала под куполами, каких и в Киеве не
найти, подковой изогнутые фасады. Но сегодня - это здание-призрак. Если
его срочно не отреставрировать, оно просто умрет.
Как умерла дача Можайских под Вороновицей -- ее местные крестьяне
просто сожгли в революцию вместе с планером, на котором Можайский
когда-то поднимался в небо. Они не ценили ни помещика-изобретателя, ни
его «Летунью» (так назывался аппарат), им хотелось только одного -
ЗЕМЛИ!
Большевики им эту землю дали. Но оказалось, что крестьяне совершенно
не умеют на ней работать. Не то, чтобы все не умели. У кулаков это
неплохо получалось. Но большинство украинских мужиков свято верили, что
все их проблемы от малоземелья и помещиков. Ранняя советская власть
горячо поддерживала в них эту веру. Не станешь же объяснять крестьянину,
что рентабельным в наших краях будет только крупное - то самое,
помещичье, хозяйство? С правильным севооборотом, зоотехником, агрономом,
племенным скотом, удобрениями, паровой молотилкой, а желательно еще и с
трактором, который только входил в моду? Кстати, девять десятых
экспортного хлеба до 1914 года, когда началась Мировая война, в
Российской империи производили именно крупные помещичьи хозяйства.
Житницей Европы Россия (и Украина как ее тогдашняя составная часть)
была, не благодаря обожаемому нашими народолюбами селянину, а по причине
экономической активности его классового врага - помещика. Он был
пружиной этого механизма.
Хлеб из латифундий уходил на экспорт. За живые конвертируемые деньги.
Помещик был наследственным председателем дореволюционного «колхоза».
Ему были нужны рабочие руки. Поэтому у наемных работников тоже были
живые деньги - после отмены крепостного права все помещичьи хозяйства
работали на наемном труде. А еще у селян хватало свободного времени на
собственные, пусть и небольшие хозяйства. На протяжении всего XIX века
эта система демонстрировала устойчивый рост, что выразилось в
демографическом взрыве на Украине.
Мировая война, революция и обыкновенная классовая ненависть погубили
этот пусть несовершенный, но все-таки мир. Спалив имение, мужик
обнаружил, что ему некуда больше идти на заработки. Земли, поделенной на
всех, у каждого мужика стало больше. Но все равно не так много, как
было у тех же Можайских. А кроме того, где мог мужик взять породистую
лошадь, отборное посевное зерно и за что ему было нанимать куда более
подкованного, чем он, в сельскохозяйственной науке агронома?
Создание советской властью колхозов было попыткой вырваться из этого
замкнутого круга низкой урожайности и мужицкой дикости. По сути, в 30-е
годы в СССР восстановили помещичьи хозяйства с одним реальным
собственником - государством. В селе появилось все то, что было до
революции. И даже многое из того, чего там никогда не было. Например,
больница, кинотеатр, библиотека и средняя школа, дававшая каждому
маленькому Витюше Ющенко образование в объеме дореволюционной
классической гимназии - только без древнегреческого и латинского языков.
Моя бы воля, я бы ничего в 1917 году в селе не разрушал. Мужиков надо
было пороть, пороть и еще раз пороть - как в 1905 году. Для их же
пользы. Но уже некому было - цвет имперского дворянства и казачества
сложил свои головы на полях Первой Мировой войны. Но раз тогда
недопороли и дали разрушить, то еще меньше поводов было разрушать
систему колхозную. В Израиле тоже есть колхозы - кибуцы, и никто их не
разгоняет. У бабок в колхозах были пенсии. Мужички подворовывали
общественный силос и комбикорм для приусадебных хозяйств, тырили
удобрения и жили припеваючи.
Вспомните, сколько легковых автомобилей было до 1991 года у советских
колхозников. Вспомните деньги, которые накапливались на книжках.
Вспомните, сколько выходцев из села принимали по лимиту в ВУЗы, чтобы
они вернулись домой и стали учителями, врачами или библиотекарями. Разве
это была плохая жизнь? Да, колхозные дворы выглядели не так красиво,
как свинарники немецких фермеров. Но дело тут не в капитализме и
социализме, а в психологии работника. Пересади нашего мужика в Германию,
дай ему эту немецкую ферму хоть даром, через год он ее загадит и
превратит в родную Диканьку. А папуас, пересаженный в Германию, точно
так же через год начнет откармливать не свиней, а других папуасов на
обед - «такий у нього менталітет», как любил говорить наш первый
президент Кравчук.
«Прорабам перестройки» не нравились колхозные коровники. Я советую им
отправиться в украинскую провинцию и полюбоваться на эти коровники
сегодня.
Скотины в них нет. Крыши - часто тоже. Кое-где разобрали до основания
стены. Все это результаты свободного предпринимательства и частной
инициативы крестьян. Так они поняли, что такое рынок и вольный труд без
командно-административной системы.
Где был крепкий председатель колхоза (тот же -- помещик), там
сохранилась жизнь - в том числе, и коровья в коровнике. Где его не было,
осталось только «мрія». В одном селе между Бердичевым и Винницей я
недавно даже видел заржавевшую табличку - «Свиногосподарство «Мрія».
Свиней там не было - все передохли от превратно понятого капитализма.
Одна табличка осталась.
Мы ездили по Черниговщине, Полтавщине, Сумщине, Киевщине, Черкащине,
Винничине - по самой коренной Украине. А также - по Львовщине. Не
коренной - но тоже некоторым образом Украине. Везде одна и та же картина
- фермы без коров, свинарники без свиней и села без людей. В общем,
Украина без украинцев. При ляхах они были. При москалях - тоже. При
торжестве украинского буржуазного национализма - куда-то исчезли.
После этих поездок мне даже как-то расхотелось спорить о
государтвенном статусе русского и украинского языков. Если культурная
украинизация вместе с хозяйственным развалом продолжится теми же
темпами, через сто лет никакой Украины не будет. Ну, может, в резервации
(например, в Музее народной культуры и быта в Киевском Пирогово)
уцелеет какое-то племя -- человек двести «могикан» в плахтах и
вышиванках, еще не разучившихся гнать самогон, печь домашнюю колбасу и
приносить кровавые жертвы «батьку Тарасу». Но факт остается фактом -
носитель народных традиций --потомственный свиноед и хлебороб украинский
крестьянин по какой-то неясной еще космической причине решил покинуть
эту землю с вишневыми садочками и шмелями именно после обретения
Украиной независимости. Забрав с собой в мир иной души съеденных телят и
поросят.
Возможно, его мечта просто сбылась? Недаром же самый украинский
президент Виктор Ющенко два года назад в припадке внезапного «прозрения»
изрек: «Дорога до Тарасової могили - це дорога у майбутнє України». С
такой идеологией зачем жить дальше? Зачем нам дорога, ведущая на
кладбище? |