Вот Михаил Хазин, поскольку он является действительно автором теории кризиса. Хочу похвалить: очень мало есть в мире экономических моделей, которые не просто как-то там вариативно описываю ситуацию, а которые действительно работают. Вот то, что они с Андреем Кобяковым сделали много лет назад, – оно работает, оно позволяет операбельно рассматривать ситуацию.

Именно поэтому этой моделью никто не пользуется. Потому что это очень страшно. Страшно и противно. Болтать невозможно, если берёшь эту модель и смотришь, что у тебя реально происходит.

И ещё одно. Очень банально, но мне кажется, всё-таки надо проговорить, чтобы было понятно, от чего мы отталкиваемся. Базовые причины кризиса: появляется колоссальное количество необеспеченных денежных масс, фальшивых денег на самом деле. Напечатанного, но не обеспеченного богатства. Способом выхода из кризиса считается производство ещё больше количества столь же необеспеченных денег. Из чего следует абсолютный вывод, что никакого выхода нет, что это не выход, а вход.

А когда люди сравнивают кризис с Великой депрессией, нужно заметить один момент. Великая депрессия – там были диспропорции, и кризис был решением этих диспропорций через болезни, через войну. Степень диспропорции, которая сейчас существует в мировой экономике, на порядки больше, чем во времена Великой депрессии. То есть вы можете выпрыгнуть с пятого этажа, надеясь, что вы не переломаете ноги, а если переломаете, то ноги срастутся, но вы останетесь живы. С пятидесятого этажа прыгать бессмысленно.

Современный кризис в тех масштабах, в которых он существует, не имеет выхода внутри действующей системы. Я абсолютно согласен с американцами, как они ведут антикризисную политику. Потому что пока больной жив, есть надежда. Да, если понятно, что никаких средств на его излечение нет, то нефиг его лечить – надо поддерживать существование, а там, может, чудо случится. Мало ли что. Марсиане прилетят. Никакого выхода из кризиса из нынешней модели быть не может.

Каким образом дальше будет развиваться кризис, – ну, это понятно, это такая спиралевидная схема, опускание вниз. Опять же мы чётко сейчас видим, как это будет происходить на практике. Что произошло на первой фазе кризиса? Якобы частнокапиталистическая экономика накопила огромное количество долгов, огромное количество проблем и рисков. И на этапе купирования вот этой так называемой первой волны, которая после не случилась, государство национализировало эти риски. Просто произошла национализация рисков.

Вот я был всем должен. Пришел дед и сказал: ты никому не должен, не бойся. Всё нормально. Всё, я вышел из кризиса. А дед-то как будет расплачиваться? И теперь все эти риски государства – это то, что раньше были риски частные. Помните, был такой фигурант фиктивного уголовного дела Сторчак, который говорил, что риска банкротства американской экономики не существует в принципе. В чём-то он был прав, потому что не было никаких государственных обязательств больших. Теперь они есть. И теперь этот риск абсолютно реальный. Более реальный, чем что бы то ни было на свете.

Так вот, в итоге мы видим, что все эти экономические проблемы политизируются. К сожалению, мы не знаем ни одного опыта экономического, когда экономический процесс развивался как идеальный, дистиллированный и мы могли бы на основании этого развития доказать какую то экономическую теорию, доказать на практике. Потому что всегда экономический процесс сублимируется в социально-политическом, геополитическом плане и т.д. то, что мы сейчас видим. Мы видим дикую политизацию.

О чём идёт речь. Как правильно сказал Миша Хазин, денег нет и не будет. Поэтому идёт такой спиралевидный истерический демонтаж той социальной системы, которую выстроил Запад в целом. Европа, естественно, идет впереди, американцы пойдут за ней, мы ответим тем же самым. Кто-то начинает с пенсионной системы, кто-то с зарплат, кто-то с медицины, кто-то со страхования и т.д. Но та структура образа жизни, то есть тот незаработанный фиктивный уровень благосостояния, которым так манит Запад, – он будет демонтироваться. Это очень болезненный процесс. И от него будет страдать отнюдь не обязательно один Запад. Всё это мы видим.

Теперь ближе к нам. Сложилась такая концепция, которую, кстати, исповедует российское политическое руководство, контуженное первым этапом кризиса: выяснилось, что надежды на то, что Россия может стать каким-то там «островком» в рамках абсолютно афилированной экономической модели, на самом деле нет. Украина прыгнула глубже нас в силу особенности структуры экономики, достаточно уязвимой именно для кризиса. Вот это нас роднит. ..."